Григорий Данской - Интермедия в темпе падающего снега
текст песни
34
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Григорий Данской - Интермедия в темпе падающего снега - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Колеблясь между "тик" и "так", как между "был" и "не был",
Скрипач повис, бледней прокисшего над ним неба.
И комната промокла изнутри фисташковым светом,
И наверху смеются горьким и густым снегом.
А где-нибудь по декабрю летят дрожки,
Дрожащим перышком гусиным из стружки,
Снежком рифмованным вдоль столбовой строчки
Ложатся все стежки да стёжки. Так вечно.
Но вечно выпало из лексикона лишь "веко",
Прикрыв ресницами всю наготу века,
Средь декабря вдруг выпустит не дождь - слезы,
Все потому, что скрипка. Скрипка и скользко...
Скользнула скрипка ввысь. При ней скрипач взвешен
В воздушном броуновском хаосе зала.
И сердце наподобие двух сросшихся вишен.
То было взвешено, а то и витало.
Бабахнул Бах! Вот это джаз! Арт-Моцарт
Кричит с балкона скрипачу: "Давай, Мойша!"
И капал снег в концертный зал, как дореми-ноты
И непонятно было с кем ты, где ты и кто ты.
Снег становился смехом наверху. Толченых облаков горсти.
Снег превращался в соль, что выше соль-бемоль, но солоней и горше.
А боль, что по краям бемоль, съедая сердцевину, становилась болью.
И снег звучал, чистейший соль, и был на вкус солью.
Когда, в какие времена такая музыка лилась с неба?
И мне, скрипач, от царского смычка, плесни хотя бы такт снега.
Я буду лакомиться им, покуда тишина не перехватит горло,
Укоротив гортань до лаконичного и тихого горя.
Покуда зал - есть мир, который зол, но милосерднее иных-прочих,
Покуда Бог здесь - Бах, пока поэт про это не соврал ни строчки.
А дрожки мчат по декабрю, все дальше, выше по гамме,
Сжимая звук до точки на кардиограмме.
Колеблясь между "тик" и "так", как между "был" и "не был",
Висит скрипач, бледней прокисшего над ним неба.
И комната промокла изнутри фисташковым светом,
И наверху смеются горьким и густым снегом.
Скрипач повис, бледней прокисшего над ним неба.
И комната промокла изнутри фисташковым светом,
И наверху смеются горьким и густым снегом.
А где-нибудь по декабрю летят дрожки,
Дрожащим перышком гусиным из стружки,
Снежком рифмованным вдоль столбовой строчки
Ложатся все стежки да стёжки. Так вечно.
Но вечно выпало из лексикона лишь "веко",
Прикрыв ресницами всю наготу века,
Средь декабря вдруг выпустит не дождь - слезы,
Все потому, что скрипка. Скрипка и скользко...
Скользнула скрипка ввысь. При ней скрипач взвешен
В воздушном броуновском хаосе зала.
И сердце наподобие двух сросшихся вишен.
То было взвешено, а то и витало.
Бабахнул Бах! Вот это джаз! Арт-Моцарт
Кричит с балкона скрипачу: "Давай, Мойша!"
И капал снег в концертный зал, как дореми-ноты
И непонятно было с кем ты, где ты и кто ты.
Снег становился смехом наверху. Толченых облаков горсти.
Снег превращался в соль, что выше соль-бемоль, но солоней и горше.
А боль, что по краям бемоль, съедая сердцевину, становилась болью.
И снег звучал, чистейший соль, и был на вкус солью.
Когда, в какие времена такая музыка лилась с неба?
И мне, скрипач, от царского смычка, плесни хотя бы такт снега.
Я буду лакомиться им, покуда тишина не перехватит горло,
Укоротив гортань до лаконичного и тихого горя.
Покуда зал - есть мир, который зол, но милосерднее иных-прочих,
Покуда Бог здесь - Бах, пока поэт про это не соврал ни строчки.
А дрожки мчат по декабрю, все дальше, выше по гамме,
Сжимая звук до точки на кардиограмме.
Колеблясь между "тик" и "так", как между "был" и "не был",
Висит скрипач, бледней прокисшего над ним неба.
И комната промокла изнутри фисташковым светом,
И наверху смеются горьким и густым снегом.
Fluctuating between Tick and “like” as “was” and “was not”,
The violinist hung, pale worse than the sky over him.
And the room was wet from the inside with a pistachio light,
And at the top they laugh with bitter and thick snow.
And somewhere in December, tremors fly,
Trembling feathering with chips,
With a snowball rhymed along a pillar line
All stitches and glasses lie down. So forever.
But only the "eyelid" always fell out of the lexicon,
Having covered with eyelashes all the nudity of the century,
In the midst of December, suddenly it will not be released - tears,
All because the violin. Violin and slippery ...
The violin slipped upward. With her, the violinist is weighed
In the Air Brownian chaos of the hall.
And a heart like two fused cherries.
It was balanced, or even soaked.
Baby bang! This is jazz! Art-Mozart
Screaming from the balcony by the violinist: "Come on, Moisha!"
And snow dripped into the concert hall, like Deremi-Non
And it was not clear who you are, where are you and who you are.
Snow became a laugh at the top. Closed clouds of a handful.
Snow turned into salt, which is higher than salt-Bemol, but straw and worse.
And the pain that Bemol, eating the core along the edges, became pain.
And the snow sounded, the purest salt, and was the taste of salt.
When, at what times such music poured from the sky?
And to me, a violinist, from the royal bow, at least the blizzard of snow.
I will enjoy them, as long as silence will not intercept his throat,
Shortening the larynx to concise and quiet grief.
As long as the hall is a world that is angry, but more merciful than others,
As long as God is here - Bach, until the poet lied about this.
And the tremors rush for December, farther, higher in terms of gamut,
Squeezing the sound to the point on the cardiogram.
Fluctuating between Tick and “like” as “was” and “was not”,
A violinist hangs, paler than a heavenly sour above him.
And the room was wet from the inside with a pistachio light,
And at the top they laugh with bitter and thick snow.
The violinist hung, pale worse than the sky over him.
And the room was wet from the inside with a pistachio light,
And at the top they laugh with bitter and thick snow.
And somewhere in December, tremors fly,
Trembling feathering with chips,
With a snowball rhymed along a pillar line
All stitches and glasses lie down. So forever.
But only the "eyelid" always fell out of the lexicon,
Having covered with eyelashes all the nudity of the century,
In the midst of December, suddenly it will not be released - tears,
All because the violin. Violin and slippery ...
The violin slipped upward. With her, the violinist is weighed
In the Air Brownian chaos of the hall.
And a heart like two fused cherries.
It was balanced, or even soaked.
Baby bang! This is jazz! Art-Mozart
Screaming from the balcony by the violinist: "Come on, Moisha!"
And snow dripped into the concert hall, like Deremi-Non
And it was not clear who you are, where are you and who you are.
Snow became a laugh at the top. Closed clouds of a handful.
Snow turned into salt, which is higher than salt-Bemol, but straw and worse.
And the pain that Bemol, eating the core along the edges, became pain.
And the snow sounded, the purest salt, and was the taste of salt.
When, at what times such music poured from the sky?
And to me, a violinist, from the royal bow, at least the blizzard of snow.
I will enjoy them, as long as silence will not intercept his throat,
Shortening the larynx to concise and quiet grief.
As long as the hall is a world that is angry, but more merciful than others,
As long as God is here - Bach, until the poet lied about this.
And the tremors rush for December, farther, higher in terms of gamut,
Squeezing the sound to the point on the cardiogram.
Fluctuating between Tick and “like” as “was” and “was not”,
A violinist hangs, paler than a heavenly sour above him.
And the room was wet from the inside with a pistachio light,
And at the top they laugh with bitter and thick snow.
Другие песни исполнителя: