Дмитрий Воденников - Черновик
текст песни
34
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Дмитрий Воденников - Черновик - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
потому что стихи не растут как приличные дети,
а прорастают ночью, между ног,
и только раз рождаются в столетье
поэт–дурак, поэт–отец, поэт–цветок
1.
Да, вот именно так (а никак по–другому)
ушла расплевавшись со всеми моя затяжная весна,
и пришла — наконец–то — моя долгожданная зрелость.
Только что ж ты так билось вчера, мой сытое хитрое сердце,
только что ж ты так билось, как будто свихнулось с ума?
...Я стою на апрельской горе — в крепкосшитом военном пальто,
у меня есть четыре жизни (в запасе), у меня есть письмо от тебя:
«Здравствуй, — пишешь мне ты, — я серьезно больна,
И у меня нет жизни в запасе. Завтра у меня химиотерапия.
Однако я постараюсь выжить, я буду бороться.
Ты же — постарайся быть счастлив.
Живи, по возможности радостно.
И ничего не бойся.» — Ну вот я и стараюсь.
2.
Ну так вот и старайся — вспотевший, воскресший, больной
записать эту линию жизни на рваной бумаге
(электронной, древесной, зеленой, небесной, любой)
и за это я буду тебе — как и все — благодарен.
Сколько счастья вокруг, сколько сильных людей и зверей! —
... вот приходит Антон Очиров, вот стрекочет Кирилл Медведев,
а вот человек (пригревшийся на раскаленном камне), несколько лет нёсший возле меня свою добровольную гауптвахту,
с переломанной в детстве спиной, сам похожий на солнечную саламандру,
на моё неизменное: «бедный мой мальчик»,
отвечавший —
«нет, я счастливый»...
3.
Эти люди стоят у меня в голове,
кто по пояс в земле, кто по плечи в рыжей траве,
кто по маковку в смерти, кто в победе своей — без следа.
Эти люди не скоро оставят меня навсегда.
Ну а тех, кто профукал свою основную житейскую битву
кто остался в Израиле, в Латвии, в Польше, в полях под Москвой,
мы их тоже возьмем — как расcтрелянную голубику
на ладонях, на солнечных брюках и юбках, — с собой.
4.
... Мы стоим на апрельской горе — в крепкосшитых дурацких пальто,
Оля, Настя и Рома, и Петя и Саша, и хрен знает кто:
с ноутбуком, с мобильным, в березовой роще, небесным столбом,
с запрокинутым к небу прозрачным любимым лицом
(потому что все люди — с любимыми лицами — в небо столбы).
Я вас всех научу — говорить с воробьиной горы.
5.
Здравствуйте, — скажет один. — Я единственный в этой стране
защищавший поэзию от унижения,
наконец–то готов подписаться под тем, в чём меня упрекали:
— Да, это всё не стихи,
это мой живой, столько–то–летний голос,
обещавший женщине, которую я любил, сделать ее бессмертной,
а не сумевший сделать ее даже мало–мальски счастливой...
— Здравствуйте, — скажет второй, — если когда–нибудь в дымный апрель
выпив полбутылки мартини (или чего вы там пьете?)
вы вдруг вспомните обо мне, затосковав о своей несбывшейся жизни, —
НЕ СМЕЙТЕ ОТКРЫВАТЬ МОИ КНИГИ,
НЕ СМЕЙТЕ ВОСКРЕШАТЬ МОЙ РАССЫПАННЫЙ ГОЛОС,
НЕ НАДО БУДОРАЖИТЬ МОЙ ПРАХ.
— Потому что я любил вас гораздо больше, чем вы меня, — скажет четвертый, —
да и нужны вы мне были, гораздо больше, чем я был вам нужен,
и поэтому я не буду вырывать у вас палочку победителя.
(да и какой из меня теперь победитель?).
6.
...Однако,
так как на роль человека с трудной мужской судьбой претендую всё–таки я,
то всё что останется мне — это выйти вперед,
наклониться к людям (ближе других) и сказать:
— Дорогие мои, бедные, добрые, полуживые...
Все мы немного мертвы, все мы бессмертны и лживы.
Так что постарайтесь жить — по возможности — радостно,
будьте, пожалуйста, счастливы и ничего не бойтесь
(кроме унижения, дряхлости и собачьей смерти,
но и этого тоже не бойтесь).
7.
Потому что всех тех, кто не выдержал главную битву,
кто остался в Париже, в больнице, в землянке, в стихах под Москвой,
все равно соберут, как рассыпанную землянику,
а потом унесут — на зеленых ладонях — домой.
а прорастают ночью, между ног,
и только раз рождаются в столетье
поэт–дурак, поэт–отец, поэт–цветок
1.
Да, вот именно так (а никак по–другому)
ушла расплевавшись со всеми моя затяжная весна,
и пришла — наконец–то — моя долгожданная зрелость.
Только что ж ты так билось вчера, мой сытое хитрое сердце,
только что ж ты так билось, как будто свихнулось с ума?
...Я стою на апрельской горе — в крепкосшитом военном пальто,
у меня есть четыре жизни (в запасе), у меня есть письмо от тебя:
«Здравствуй, — пишешь мне ты, — я серьезно больна,
И у меня нет жизни в запасе. Завтра у меня химиотерапия.
Однако я постараюсь выжить, я буду бороться.
Ты же — постарайся быть счастлив.
Живи, по возможности радостно.
И ничего не бойся.» — Ну вот я и стараюсь.
2.
Ну так вот и старайся — вспотевший, воскресший, больной
записать эту линию жизни на рваной бумаге
(электронной, древесной, зеленой, небесной, любой)
и за это я буду тебе — как и все — благодарен.
Сколько счастья вокруг, сколько сильных людей и зверей! —
... вот приходит Антон Очиров, вот стрекочет Кирилл Медведев,
а вот человек (пригревшийся на раскаленном камне), несколько лет нёсший возле меня свою добровольную гауптвахту,
с переломанной в детстве спиной, сам похожий на солнечную саламандру,
на моё неизменное: «бедный мой мальчик»,
отвечавший —
«нет, я счастливый»...
3.
Эти люди стоят у меня в голове,
кто по пояс в земле, кто по плечи в рыжей траве,
кто по маковку в смерти, кто в победе своей — без следа.
Эти люди не скоро оставят меня навсегда.
Ну а тех, кто профукал свою основную житейскую битву
кто остался в Израиле, в Латвии, в Польше, в полях под Москвой,
мы их тоже возьмем — как расcтрелянную голубику
на ладонях, на солнечных брюках и юбках, — с собой.
4.
... Мы стоим на апрельской горе — в крепкосшитых дурацких пальто,
Оля, Настя и Рома, и Петя и Саша, и хрен знает кто:
с ноутбуком, с мобильным, в березовой роще, небесным столбом,
с запрокинутым к небу прозрачным любимым лицом
(потому что все люди — с любимыми лицами — в небо столбы).
Я вас всех научу — говорить с воробьиной горы.
5.
Здравствуйте, — скажет один. — Я единственный в этой стране
защищавший поэзию от унижения,
наконец–то готов подписаться под тем, в чём меня упрекали:
— Да, это всё не стихи,
это мой живой, столько–то–летний голос,
обещавший женщине, которую я любил, сделать ее бессмертной,
а не сумевший сделать ее даже мало–мальски счастливой...
— Здравствуйте, — скажет второй, — если когда–нибудь в дымный апрель
выпив полбутылки мартини (или чего вы там пьете?)
вы вдруг вспомните обо мне, затосковав о своей несбывшейся жизни, —
НЕ СМЕЙТЕ ОТКРЫВАТЬ МОИ КНИГИ,
НЕ СМЕЙТЕ ВОСКРЕШАТЬ МОЙ РАССЫПАННЫЙ ГОЛОС,
НЕ НАДО БУДОРАЖИТЬ МОЙ ПРАХ.
— Потому что я любил вас гораздо больше, чем вы меня, — скажет четвертый, —
да и нужны вы мне были, гораздо больше, чем я был вам нужен,
и поэтому я не буду вырывать у вас палочку победителя.
(да и какой из меня теперь победитель?).
6.
...Однако,
так как на роль человека с трудной мужской судьбой претендую всё–таки я,
то всё что останется мне — это выйти вперед,
наклониться к людям (ближе других) и сказать:
— Дорогие мои, бедные, добрые, полуживые...
Все мы немного мертвы, все мы бессмертны и лживы.
Так что постарайтесь жить — по возможности — радостно,
будьте, пожалуйста, счастливы и ничего не бойтесь
(кроме унижения, дряхлости и собачьей смерти,
но и этого тоже не бойтесь).
7.
Потому что всех тех, кто не выдержал главную битву,
кто остался в Париже, в больнице, в землянке, в стихах под Москвой,
все равно соберут, как рассыпанную землянику,
а потом унесут — на зеленых ладонях — домой.
Because poems do not grow like decent children,
and germinate at night, between the legs,
And only once they are born in the gonfire
Poet -Durak, poet - father, poet - flower
one.
Yes, that's exactly how (and in no other way)
She left spitting with everyone my prolonged spring,
And she came - finally - my long -awaited maturity.
Well, you just fought yesterday, my well -fed cunning heart,
But just so fought, as if crazy?
... I stand on April grief - in a strong military coat,
I have four lives (in stock), I have a letter from you:
“Hello,” you write to me, “I'm seriously ill,
And I have no life in stock. Tomorrow I have chemotherapy.
However, I will try to survive, I will fight.
You - try to be happy.
Live, joyful if possible.
And do not be afraid of anything. " - Well, I try.
2.
Well, so try - sweaty, risen, sick
write this line of life on torn paper
(electronic, wood, green, heavenly, any)
And for this I will be to you - like everyone else - I am grateful.
How much happiness is around, how many strong people and animals! -
... here is Anton Ochirov, here is Kirill Medvedev, Kirill Medvedev,
And here is a person (warmed up on a hot stone), for several years he carried his voluntary guardhouse near me,
with his back broken in childhood, himself similar to a sunny salamandra,
On my constant: "My poor boy",
who answered -
"No, I'm happy" ...
3.
These people are in my head,
some waist in the ground, some on the shoulders in the red grass,
Who is the Makovka in death, some in their victory - without a trace.
These people will not soon leave me forever.
Well, those who profess their main everyday battle
Who remained in Israel, in Latvia, in Poland, in the fields near Moscow,
We will take them too - like a ragged blueberry
On the palms, on solar trousers and skirts, with you.
4.
... we are standing on April Gora - in tight stupid coats,
Olya, Nastya and Roma, and Petya and Sasha, and hell knows who:
with a laptop, with a mobile, in a birch grove, a heavenly pillar,
With a transparent beloved face thrown to the sky
(Because all people are with their favorite faces - pillars in the sky).
I will teach you all - to speak with the sparrow of the mountain.
5.
Hello, - one will say. - I'm the only one in this country
defending poetry from humiliation,
Finally, I’m ready to subscribe to what they reproached me:
- Yes, these are not poems,
This is my alive, so much year -old voice,
promised the woman I loved to make her immortal,
And not managed to make her even more or less happy ...
“Hello,” the second will say, “if someday in a smoky April
Having drunk half a bottle of Martini (or what are you drinking there?)
You suddenly remember about me by stomping about your unfulfilled life -
Do not dare to open my books,
Do not dare to resurrect my scattered voice,
No need to excite my ashes.
“Because I loved you much more than you,” the fourth will say, “
Yes, and I needed you, much more than you needed me,
And so I will not pull out the winner’s wand from you.
(And which of me is now the winner?).
6.
...However,
Since I claim the role of a person with a difficult male fate, I am still,
then all that remains for me is to go forward,
Lean to people (closer than others) and say:
- My dear, poor, kind, half -dead ...
We are all a little dead, we are all immortal and false.
So try to live - if possible - joyfully,
Please be happy and do not be afraid
(except for humiliation, decrepitude and dog death,
But do not be afraid of this either).
7.
Because all those who could not stand the main battle,
Who remained in Paris, in the hospital, in the dugout, in verses near Moscow,
They will collect anyway like scattered strawberries,
And then they will take it off - on green palms - home.
and germinate at night, between the legs,
And only once they are born in the gonfire
Poet -Durak, poet - father, poet - flower
one.
Yes, that's exactly how (and in no other way)
She left spitting with everyone my prolonged spring,
And she came - finally - my long -awaited maturity.
Well, you just fought yesterday, my well -fed cunning heart,
But just so fought, as if crazy?
... I stand on April grief - in a strong military coat,
I have four lives (in stock), I have a letter from you:
“Hello,” you write to me, “I'm seriously ill,
And I have no life in stock. Tomorrow I have chemotherapy.
However, I will try to survive, I will fight.
You - try to be happy.
Live, joyful if possible.
And do not be afraid of anything. " - Well, I try.
2.
Well, so try - sweaty, risen, sick
write this line of life on torn paper
(electronic, wood, green, heavenly, any)
And for this I will be to you - like everyone else - I am grateful.
How much happiness is around, how many strong people and animals! -
... here is Anton Ochirov, here is Kirill Medvedev, Kirill Medvedev,
And here is a person (warmed up on a hot stone), for several years he carried his voluntary guardhouse near me,
with his back broken in childhood, himself similar to a sunny salamandra,
On my constant: "My poor boy",
who answered -
"No, I'm happy" ...
3.
These people are in my head,
some waist in the ground, some on the shoulders in the red grass,
Who is the Makovka in death, some in their victory - without a trace.
These people will not soon leave me forever.
Well, those who profess their main everyday battle
Who remained in Israel, in Latvia, in Poland, in the fields near Moscow,
We will take them too - like a ragged blueberry
On the palms, on solar trousers and skirts, with you.
4.
... we are standing on April Gora - in tight stupid coats,
Olya, Nastya and Roma, and Petya and Sasha, and hell knows who:
with a laptop, with a mobile, in a birch grove, a heavenly pillar,
With a transparent beloved face thrown to the sky
(Because all people are with their favorite faces - pillars in the sky).
I will teach you all - to speak with the sparrow of the mountain.
5.
Hello, - one will say. - I'm the only one in this country
defending poetry from humiliation,
Finally, I’m ready to subscribe to what they reproached me:
- Yes, these are not poems,
This is my alive, so much year -old voice,
promised the woman I loved to make her immortal,
And not managed to make her even more or less happy ...
“Hello,” the second will say, “if someday in a smoky April
Having drunk half a bottle of Martini (or what are you drinking there?)
You suddenly remember about me by stomping about your unfulfilled life -
Do not dare to open my books,
Do not dare to resurrect my scattered voice,
No need to excite my ashes.
“Because I loved you much more than you,” the fourth will say, “
Yes, and I needed you, much more than you needed me,
And so I will not pull out the winner’s wand from you.
(And which of me is now the winner?).
6.
...However,
Since I claim the role of a person with a difficult male fate, I am still,
then all that remains for me is to go forward,
Lean to people (closer than others) and say:
- My dear, poor, kind, half -dead ...
We are all a little dead, we are all immortal and false.
So try to live - if possible - joyfully,
Please be happy and do not be afraid
(except for humiliation, decrepitude and dog death,
But do not be afraid of this either).
7.
Because all those who could not stand the main battle,
Who remained in Paris, in the hospital, in the dugout, in verses near Moscow,
They will collect anyway like scattered strawberries,
And then they will take it off - on green palms - home.
Другие песни исполнителя: