Михаил Щербаков - Цыбин
текст песни
25
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
Михаил Щербаков - Цыбин - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
Оно не то чтоб Цыбин был с двойным натура дном,
когда в натуре бездна, речи нет о дне двойном,
не нужно для величья ни котурнов, ни двуличья,
иного хоть во мрамор посели, он так и будет гном,
а Цыбин, с малолетства не терпевший мотовства,
жил в сером новострое, даром слава, что Москва,
но если кто меж смертных понимал в деньгах несметных
и кто, вложив червонец, наживал не два, но двадцать два,
то Цыбин был.
Во вздорный рынок чёрный он внедрил стандарт и сорт,
и там, где кособочился кустарный натюрморт,
возникло что-то с чем-то в духе фресок чинквеченто,
не зря бродили слухи по Москве, что Цыбин в чём-то чёрт,
не зря вошли в легенду келья та и тот планшет,
где формулы чертя и конструируя сюжет,
в одном лице Кулибин и Хичкок, магистр Цыбин,
влиял на экспорт нефти, на бюджет страны и свой бюджет,
но зря потом в суде к нему под видом интервью
пристал какой-то деятель, похожий на змею:
"Могли б, мол, душу бесу вы продать из интересу?".
И Цыбин грандиозно пошутил: "Смотря почём и чью".
Ах, Цыбин, я не рядом был, но кабы рядом был,
я разом бы с нахала сбил его гражданский пыл,
не тратя слов, ему бы выбил я глаза и зубы,
особо если выпил бы, но Цыбин отродясь не пил
и в шутку свёл.
Держа надзор над всеми от акул до прилипал,
он в каждом, даже в том, кто оступился или пал,
провидел звеньевого сферы сбыта теневого,
иные хоть во сне слепцы, а Цыба никогда не спал,
и мы, вообразив, что соответственно умны,
с готовностью на то употребили бы умы,
чтоб, скажем, город Рыбинск переделать в город Цыбинск,
но весь масштаб вождя нам было не дано постичь, увы.
Увы, в безвременье глухом, где честь и совесть набекрень,
мы помнили, что Цыбин это камень и кремень,
но в нём искали друга мы, когда свистела вьюга,
однако устремлялись не к нему, когда цвела сирень.
А в нём, когда цвела она и пели соловьи,
рождался композитор типа Цезаря Кюи,
и ночью в келье тёмной ре минор клубился томный,
вибрировали септимы и слышалось "Фюи, фюи".
То Цыбин был.
И плыл ноктюрн в Женеву в спецвагоне из брони,
зелёные огни не предвещали западни,
и скважины качали нефть, и шахты не скучали,
казна чесала голову, а гений колдовал в тени,
не то чтоб неуклюж, невзрачен или там недюж,
он как-то не ровнялся тем, кто взрачен и уклюж,
был высшего пошиба человек-оркестр Цыба,
такому не конвой бы а "Спасибо" лишь, да поздно уж,
сочли в суде, что доля, надлежавшая казне,
не просто утрясалась в промежуточном звене,
но грубо нарезалась вкривь и вкось, как оказалось,
а верно или дурно суд судил, о том судить не мне.
Аккордно или сдельно правоведы-храбрецы
явили образцы проникновенной хрипотцы,
но демон шахт и скважин был всемернейше посажен,
за то, за что никто бы на себя вины не взял, а Цы,
а Цыбин взял.
И нынче, если родич поселково-хуторской,
решает на каникулах развлечь себя Москвой,
я в центре культпоходом не кружу с овощеводом,
ему служу я гидом, но вожу не по Тверской-Ямской,
выгуливаю я его по цыбинским местам,
Калужская - Беляево - Коньково - Тёплый Cтан,
где мнится временами, будто Цыбин снова с нами,
и губы прямо сами шепчут: "Цыбин, ты в архив не сдан,
ты компас наш земной, а также посох и праща,
ты знаешь, как отчизну обустроить сообща.
Откликнись, невидимка!" Но асфальтовая дымка
молчит, за нашу косность нам отмщая, мстя и даже мща.
Конечно, мща.
когда в натуре бездна, речи нет о дне двойном,
не нужно для величья ни котурнов, ни двуличья,
иного хоть во мрамор посели, он так и будет гном,
а Цыбин, с малолетства не терпевший мотовства,
жил в сером новострое, даром слава, что Москва,
но если кто меж смертных понимал в деньгах несметных
и кто, вложив червонец, наживал не два, но двадцать два,
то Цыбин был.
Во вздорный рынок чёрный он внедрил стандарт и сорт,
и там, где кособочился кустарный натюрморт,
возникло что-то с чем-то в духе фресок чинквеченто,
не зря бродили слухи по Москве, что Цыбин в чём-то чёрт,
не зря вошли в легенду келья та и тот планшет,
где формулы чертя и конструируя сюжет,
в одном лице Кулибин и Хичкок, магистр Цыбин,
влиял на экспорт нефти, на бюджет страны и свой бюджет,
но зря потом в суде к нему под видом интервью
пристал какой-то деятель, похожий на змею:
"Могли б, мол, душу бесу вы продать из интересу?".
И Цыбин грандиозно пошутил: "Смотря почём и чью".
Ах, Цыбин, я не рядом был, но кабы рядом был,
я разом бы с нахала сбил его гражданский пыл,
не тратя слов, ему бы выбил я глаза и зубы,
особо если выпил бы, но Цыбин отродясь не пил
и в шутку свёл.
Держа надзор над всеми от акул до прилипал,
он в каждом, даже в том, кто оступился или пал,
провидел звеньевого сферы сбыта теневого,
иные хоть во сне слепцы, а Цыба никогда не спал,
и мы, вообразив, что соответственно умны,
с готовностью на то употребили бы умы,
чтоб, скажем, город Рыбинск переделать в город Цыбинск,
но весь масштаб вождя нам было не дано постичь, увы.
Увы, в безвременье глухом, где честь и совесть набекрень,
мы помнили, что Цыбин это камень и кремень,
но в нём искали друга мы, когда свистела вьюга,
однако устремлялись не к нему, когда цвела сирень.
А в нём, когда цвела она и пели соловьи,
рождался композитор типа Цезаря Кюи,
и ночью в келье тёмной ре минор клубился томный,
вибрировали септимы и слышалось "Фюи, фюи".
То Цыбин был.
И плыл ноктюрн в Женеву в спецвагоне из брони,
зелёные огни не предвещали западни,
и скважины качали нефть, и шахты не скучали,
казна чесала голову, а гений колдовал в тени,
не то чтоб неуклюж, невзрачен или там недюж,
он как-то не ровнялся тем, кто взрачен и уклюж,
был высшего пошиба человек-оркестр Цыба,
такому не конвой бы а "Спасибо" лишь, да поздно уж,
сочли в суде, что доля, надлежавшая казне,
не просто утрясалась в промежуточном звене,
но грубо нарезалась вкривь и вкось, как оказалось,
а верно или дурно суд судил, о том судить не мне.
Аккордно или сдельно правоведы-храбрецы
явили образцы проникновенной хрипотцы,
но демон шахт и скважин был всемернейше посажен,
за то, за что никто бы на себя вины не взял, а Цы,
а Цыбин взял.
И нынче, если родич поселково-хуторской,
решает на каникулах развлечь себя Москвой,
я в центре культпоходом не кружу с овощеводом,
ему служу я гидом, но вожу не по Тверской-Ямской,
выгуливаю я его по цыбинским местам,
Калужская - Беляево - Коньково - Тёплый Cтан,
где мнится временами, будто Цыбин снова с нами,
и губы прямо сами шепчут: "Цыбин, ты в архив не сдан,
ты компас наш земной, а также посох и праща,
ты знаешь, как отчизну обустроить сообща.
Откликнись, невидимка!" Но асфальтовая дымка
молчит, за нашу косность нам отмщая, мстя и даже мща.
Конечно, мща.
It’s not that Tsybin was a double bottom,
when there is an abyss in nature, there is no talk of a double day,
Greatness does not require any buskins or duplicity,
Even if you put someone in marble, he will still be a gnome,
and Tsybin, who from an early age could not tolerate extravagance,
lived in a gray new building, for free the glory that Moscow,
but if anyone among mortals understood countless money
and who, having invested a chervonets, gained not two, but twenty-two,
then Tsybin was.
In the absurd black market he introduced a standard and a variety,
and where the handicraft still life was askew,
something arose in the spirit of the Cinquecento frescoes,
It was not for nothing that rumors circulated around Moscow that Tsybin was something of a devil,
It’s not for nothing that that cell and that tablet have become legendary,
where formulas are drawn and plotted,
in one person Kulibin and Hitchcock, Master Tsybin,
influenced oil exports, the country’s budget and its own budget,
but in vain then in court to him under the guise of an interview
some figure who looked like a snake approached:
“Could you sell your soul to a demon out of interest?”
And Tsybin joked grandly: “It depends on how much and whose.”
Ah, Tsybin, I wasn’t nearby, but if I were nearby,
I would immediately knock his civic ardor out of impudence,
without wasting words, I would knock out his eyes and teeth,
especially if he drank, but Tsybin never drank
and made it a joke.
Keeping supervision over everyone from sharks to stickies,
He is in everyone, even in those who stumble or fall,
foresaw the level of the shadow sales sphere,
some are even blind in their sleep, but Tsyba never slept,
and we, imagining that we are correspondingly smart,
would readily use their minds for this,
so that, say, the city of Rybinsk is converted into the city of Tsybinsk,
but, alas, we were not allowed to comprehend the full scale of the leader.
Alas, in the deaf timelessness, where honor and conscience are askew,
we remembered that Tsybin is stone and flint,
but we were looking for a friend in him when the blizzard whistled,
however, they did not rush to him when the lilacs bloomed.
And in it, when it bloomed and the nightingales sang,
a composer like Cesar Cui was born,
and at night in the cell the dark D minor swirled languidly,
the septims vibrated and “Fui, fui” was heard.
That was Tsybin.
And Nocturne sailed to Geneva in a special armored carriage,
green lights did not foretell a trap,
and the wells pumped oil, and the mines were not bored,
the treasury was scratching its head, and the genius was conjuring in the shadows,
It’s not that he’s clumsy, unprepossessing, or unattractive,
he was somehow no match for those who were sullen and clumsy,
Tsyb’s man-orchestra was of the highest caliber,
such a person wouldn’t have a convoy, just a “Thank you”, but it’s too late,
considered in court that the share due to the treasury
not just settling down in the intermediate stage,
but was roughly cut at random, as it turned out,
But whether the court judged rightly or wrongly is not for me to judge.
Accord or piecework, brave lawyers
showed examples of soulful hoarseness,
but the demon of mines and wells was thoroughly planted,
for something for which no one would take the blame, but Tsy,
and Tsybin took it.
And now, if a relative of a village-farm,
decides to entertain himself in Moscow during the holidays,
I don’t hang out in the center on a cultural walk with a vegetable grower,
I serve as a guide for him, but I don’t drive along Tverskaya-Yamskaya,
I walk him around Tsybinsky places,
Kaluzhskaya - Belyaevo - Konkovo - Tyoply Stan,
where at times it seems as if Tsybin is with us again,
and the lips themselves whisper: “Tsybin, you are not archived,
you are our earthly compass, and also our staff and sling,
you know how to arrange the homeland together.
Answer, invisible!" But the asphalt haze
is silent, taking revenge on us for our inertia, taking revenge and even taking revenge.
Of course, with vengeance.
when there is an abyss in nature, there is no talk of a double day,
Greatness does not require any buskins or duplicity,
Even if you put someone in marble, he will still be a gnome,
and Tsybin, who from an early age could not tolerate extravagance,
lived in a gray new building, for free the glory that Moscow,
but if anyone among mortals understood countless money
and who, having invested a chervonets, gained not two, but twenty-two,
then Tsybin was.
In the absurd black market he introduced a standard and a variety,
and where the handicraft still life was askew,
something arose in the spirit of the Cinquecento frescoes,
It was not for nothing that rumors circulated around Moscow that Tsybin was something of a devil,
It’s not for nothing that that cell and that tablet have become legendary,
where formulas are drawn and plotted,
in one person Kulibin and Hitchcock, Master Tsybin,
influenced oil exports, the country’s budget and its own budget,
but in vain then in court to him under the guise of an interview
some figure who looked like a snake approached:
“Could you sell your soul to a demon out of interest?”
And Tsybin joked grandly: “It depends on how much and whose.”
Ah, Tsybin, I wasn’t nearby, but if I were nearby,
I would immediately knock his civic ardor out of impudence,
without wasting words, I would knock out his eyes and teeth,
especially if he drank, but Tsybin never drank
and made it a joke.
Keeping supervision over everyone from sharks to stickies,
He is in everyone, even in those who stumble or fall,
foresaw the level of the shadow sales sphere,
some are even blind in their sleep, but Tsyba never slept,
and we, imagining that we are correspondingly smart,
would readily use their minds for this,
so that, say, the city of Rybinsk is converted into the city of Tsybinsk,
but, alas, we were not allowed to comprehend the full scale of the leader.
Alas, in the deaf timelessness, where honor and conscience are askew,
we remembered that Tsybin is stone and flint,
but we were looking for a friend in him when the blizzard whistled,
however, they did not rush to him when the lilacs bloomed.
And in it, when it bloomed and the nightingales sang,
a composer like Cesar Cui was born,
and at night in the cell the dark D minor swirled languidly,
the septims vibrated and “Fui, fui” was heard.
That was Tsybin.
And Nocturne sailed to Geneva in a special armored carriage,
green lights did not foretell a trap,
and the wells pumped oil, and the mines were not bored,
the treasury was scratching its head, and the genius was conjuring in the shadows,
It’s not that he’s clumsy, unprepossessing, or unattractive,
he was somehow no match for those who were sullen and clumsy,
Tsyb’s man-orchestra was of the highest caliber,
such a person wouldn’t have a convoy, just a “Thank you”, but it’s too late,
considered in court that the share due to the treasury
not just settling down in the intermediate stage,
but was roughly cut at random, as it turned out,
But whether the court judged rightly or wrongly is not for me to judge.
Accord or piecework, brave lawyers
showed examples of soulful hoarseness,
but the demon of mines and wells was thoroughly planted,
for something for which no one would take the blame, but Tsy,
and Tsybin took it.
And now, if a relative of a village-farm,
decides to entertain himself in Moscow during the holidays,
I don’t hang out in the center on a cultural walk with a vegetable grower,
I serve as a guide for him, but I don’t drive along Tverskaya-Yamskaya,
I walk him around Tsybinsky places,
Kaluzhskaya - Belyaevo - Konkovo - Tyoply Stan,
where at times it seems as if Tsybin is with us again,
and the lips themselves whisper: “Tsybin, you are not archived,
you are our earthly compass, and also our staff and sling,
you know how to arrange the homeland together.
Answer, invisible!" But the asphalt haze
is silent, taking revenge on us for our inertia, taking revenge and even taking revenge.
Of course, with vengeance.
Другие песни исполнителя: