D.A.P.A. ГРОТ - Караготы
текст песни
31
0 человек. считает текст песни верным
0 человек считают текст песни неверным
D.A.P.A. ГРОТ - Караготы - оригинальный текст песни, перевод, видео
- Текст
- Перевод
По весне ещё, на большой воде, я с маменькой
Бегал на косу по утрам: «Куда, маленький?»
Нагайкой учил отец: не бери чужого.
Наука-азбука и мораль с Богослова.
Мечтал о них, мечтал о стёганом кафтане.
От господских покоев вело тайной.
Я рос, грел и воспитывал меня мороз.
Отроком ещё ядовитую горечь вкусил:
В душе сажа. Клеймо – крепостной.
Царь-батюшка, ответь, вразуми:
Если солнце теплом поднимает колосья для всех,
То почему же сваха сдохла господам на смех?
Мать моя на псарне кормит грудью щенков.
Я готов сегодня веселить господ!
Больно. Шерсть дерёт, кишки на валенках.
Голос тихий: «Куда ты, маленький?»…
Негоже в Радоницу плакать по усопшим.
Выть, причитать, сдаваться на Святой земле.
Взяться за руки, жить, встать в караготы.
Вместе воспевать будем солнца свет во мгле.
Краса-рабыня разливала слёзы ночью поздно,
Барин […] держал правой за косу.
Цвета сена пыльного в карте луна.
Прощай на жизнь, маменька, на кону сыновья.
Твои белы парнишки глазели в очи
Питаны грязью Руси воскресные ночи.
[…] ворованы. [Сдавила] на ноги, они окованы.
Слабые держали холод лапами.
Холод […] мороз, матери седых волос.
Разлука в лицах снова, кровавых слёз.
Отдал заезжему кобылу и двух детишек.
Ждите с молодыми слугами [довольные …]
Пробует юнцов на крепость оплеухой смачной.
Старший терпит вроде, а младший плачет.
И в тёмный путь судьбины, суровые года
Босиком по тропинкам пронесут её глаза.
Негоже в Радоницу плакать по усопшим.
Выть, причитать, сдаваться на Святой земле.
Взяться за руки, жить, встать в караготы.
Вместе воспевать будем солнца свет во мгле.
Барин скалил зубы, старик лежал.
Тут и яства на столе, и кровь из ран.
Праздник продолжался, дети вставали вокруг.
Никому не было жалко пару немощных рук.
«Эй, холоп ленивый ты еле волочишь ноги.
Так и будешь, сучий сын, набивать пороги?»
Старик молчал, в слезах опустив глаза.
Смотрел туда, где разбил кувшин вина.
Не отведав волюшку, получи её смерть.
Господь прибрал тебя, батенька, сквозь суровые плети.
«Пропади пропадом, скотина бабская!»
Загубил душеньку и продолжал смеяться.
«Ох, маменька, ведь мы с сестрицей одни.
Забери нас отсюда, забери!
Ох, маменька, ведь мы с сестрицей одни.
Забери нас отсюда, забери!»
Негоже в Радоницу плакать по усопшим.
Выть, причитать, сдаваться на Святой земле.
Взяться за руки, жить, встать в караготы.
Вместе воспевать будем солнца свет во мгле.
Бегал на косу по утрам: «Куда, маленький?»
Нагайкой учил отец: не бери чужого.
Наука-азбука и мораль с Богослова.
Мечтал о них, мечтал о стёганом кафтане.
От господских покоев вело тайной.
Я рос, грел и воспитывал меня мороз.
Отроком ещё ядовитую горечь вкусил:
В душе сажа. Клеймо – крепостной.
Царь-батюшка, ответь, вразуми:
Если солнце теплом поднимает колосья для всех,
То почему же сваха сдохла господам на смех?
Мать моя на псарне кормит грудью щенков.
Я готов сегодня веселить господ!
Больно. Шерсть дерёт, кишки на валенках.
Голос тихий: «Куда ты, маленький?»…
Негоже в Радоницу плакать по усопшим.
Выть, причитать, сдаваться на Святой земле.
Взяться за руки, жить, встать в караготы.
Вместе воспевать будем солнца свет во мгле.
Краса-рабыня разливала слёзы ночью поздно,
Барин […] держал правой за косу.
Цвета сена пыльного в карте луна.
Прощай на жизнь, маменька, на кону сыновья.
Твои белы парнишки глазели в очи
Питаны грязью Руси воскресные ночи.
[…] ворованы. [Сдавила] на ноги, они окованы.
Слабые держали холод лапами.
Холод […] мороз, матери седых волос.
Разлука в лицах снова, кровавых слёз.
Отдал заезжему кобылу и двух детишек.
Ждите с молодыми слугами [довольные …]
Пробует юнцов на крепость оплеухой смачной.
Старший терпит вроде, а младший плачет.
И в тёмный путь судьбины, суровые года
Босиком по тропинкам пронесут её глаза.
Негоже в Радоницу плакать по усопшим.
Выть, причитать, сдаваться на Святой земле.
Взяться за руки, жить, встать в караготы.
Вместе воспевать будем солнца свет во мгле.
Барин скалил зубы, старик лежал.
Тут и яства на столе, и кровь из ран.
Праздник продолжался, дети вставали вокруг.
Никому не было жалко пару немощных рук.
«Эй, холоп ленивый ты еле волочишь ноги.
Так и будешь, сучий сын, набивать пороги?»
Старик молчал, в слезах опустив глаза.
Смотрел туда, где разбил кувшин вина.
Не отведав волюшку, получи её смерть.
Господь прибрал тебя, батенька, сквозь суровые плети.
«Пропади пропадом, скотина бабская!»
Загубил душеньку и продолжал смеяться.
«Ох, маменька, ведь мы с сестрицей одни.
Забери нас отсюда, забери!
Ох, маменька, ведь мы с сестрицей одни.
Забери нас отсюда, забери!»
Негоже в Радоницу плакать по усопшим.
Выть, причитать, сдаваться на Святой земле.
Взяться за руки, жить, встать в караготы.
Вместе воспевать будем солнца свет во мгле.
In the spring, still on big water, I'm with my mother
I ran to the braid in the morning: "Where, small?"
Father taught Nagayka: Do not take someone else's.
ASBUCA science and morality from the theologian.
He dreamed of them, dreamed of a glass of caftan.
From the Lord's chambers, a secret.
I grew up, heated and raised me frost.
The poisonous bitterness still tasted:
In the soul of soot. The stigma is serf.
Tsar-father, answer, reason:
If the sun with warmth lifts the ears for everyone,
Then why did the match with the gentlemen laugh?
My mother on the psarne is breastfeeding puppies.
I am ready to amuse the gentlemen today!
Painfully. The wool grows, guts on felt boots.
The voice is quiet: “Where are you, little?” ...
It is not good to cry in Radonitsa by the deceased.
Howl, lament, give up on the Holy Land.
Take hands, live, stand in the karagot.
Together we will sing the sun in the darkness.
The beauty-woman poured tears at night late,
Barin [...] held his right by the braid.
The colors of the hay is dusty in the Moon map.
Goodbye to life, mother, to the stake of sons.
Your white guys stared in your eyes
Sunday nights for the mud of Russia.
[...] Stated. [Squeezed] to her feet, they are constrained.
The weak kept the cold with their paws.
Cold [...] frost, mother of gray hair.
Separation in the faces again, bloody tears.
He gave the mare and two children.
Wait with young servants [satisfied ...]
He tries youths on the fortress of a slap in a reinforcing.
The elder suffers like, and the youngest cries.
And on the dark path of fate, harsh years
Barefoot on the paths will carry her eyes.
It is not good to cry in Radonitsa by the deceased.
Howl, lament, give up on the Holy Land.
Take hands, live, stand in the karagot.
Together we will sing the sun in the darkness.
Barin rocked his teeth, the old man was lying.
There are dishes on the table and blood from wounds.
The holiday continued, the children stood around.
No one was sorry for a couple of weak hands.
“Hey, lazy serf, you barely drag your legs.
So will you, the bow, are filled with thresholds? "
The old man was silent, dropping his eyes in tears.
He looked where he broke the jug of wine.
Without tasting the Volume, get her death.
The Lord took you, my friend, through the harsh lashes.
"Fast a loss, Babskaya cattle!"
He ruined the darling and continued to laugh.
“Oh, mother, because my sister and I are alone.
Take us from here, take us!
Oh, mother, because my sister and I are alone.
Take us from here, take us! "
It is not good to cry in Radonitsa by the deceased.
Howl, lament, give up on the Holy Land.
Take hands, live, stand in the karagot.
Together we will sing the sun in the darkness.
I ran to the braid in the morning: "Where, small?"
Father taught Nagayka: Do not take someone else's.
ASBUCA science and morality from the theologian.
He dreamed of them, dreamed of a glass of caftan.
From the Lord's chambers, a secret.
I grew up, heated and raised me frost.
The poisonous bitterness still tasted:
In the soul of soot. The stigma is serf.
Tsar-father, answer, reason:
If the sun with warmth lifts the ears for everyone,
Then why did the match with the gentlemen laugh?
My mother on the psarne is breastfeeding puppies.
I am ready to amuse the gentlemen today!
Painfully. The wool grows, guts on felt boots.
The voice is quiet: “Where are you, little?” ...
It is not good to cry in Radonitsa by the deceased.
Howl, lament, give up on the Holy Land.
Take hands, live, stand in the karagot.
Together we will sing the sun in the darkness.
The beauty-woman poured tears at night late,
Barin [...] held his right by the braid.
The colors of the hay is dusty in the Moon map.
Goodbye to life, mother, to the stake of sons.
Your white guys stared in your eyes
Sunday nights for the mud of Russia.
[...] Stated. [Squeezed] to her feet, they are constrained.
The weak kept the cold with their paws.
Cold [...] frost, mother of gray hair.
Separation in the faces again, bloody tears.
He gave the mare and two children.
Wait with young servants [satisfied ...]
He tries youths on the fortress of a slap in a reinforcing.
The elder suffers like, and the youngest cries.
And on the dark path of fate, harsh years
Barefoot on the paths will carry her eyes.
It is not good to cry in Radonitsa by the deceased.
Howl, lament, give up on the Holy Land.
Take hands, live, stand in the karagot.
Together we will sing the sun in the darkness.
Barin rocked his teeth, the old man was lying.
There are dishes on the table and blood from wounds.
The holiday continued, the children stood around.
No one was sorry for a couple of weak hands.
“Hey, lazy serf, you barely drag your legs.
So will you, the bow, are filled with thresholds? "
The old man was silent, dropping his eyes in tears.
He looked where he broke the jug of wine.
Without tasting the Volume, get her death.
The Lord took you, my friend, through the harsh lashes.
"Fast a loss, Babskaya cattle!"
He ruined the darling and continued to laugh.
“Oh, mother, because my sister and I are alone.
Take us from here, take us!
Oh, mother, because my sister and I are alone.
Take us from here, take us! "
It is not good to cry in Radonitsa by the deceased.
Howl, lament, give up on the Holy Land.
Take hands, live, stand in the karagot.
Together we will sing the sun in the darkness.